Прошло всего совсем немного времени с тех пор, как нам с отцом пришлось вернуться в Чикаго. Это возвращение временно откладывало необходимость мне соблазнять дона Шелби, что не могло меня не радовать. Однако причины столь резкой перемены были далеко не радужными - в нашем городе началась настоящая война. Война жестокая и беспощадная. Какое-то время Семья еще удерживала свои позиции, но в конечном итоге дед все же принял решение об эвакуации. Женщин нашей семьи, а с ними и главную нашу драгоценность - Доменика, решено было переправить в Лос-Анжелес. Однако буквально в последний момент отец вдруг решил вернуться в Нью-Йорк и попытаться, как он давно и мечтал, закрепиться там. Маму он отправил со всеми, но меня, как делал очень часто ранее, взял с собой. Думаю, в его плане я занимала одно из ключевых мест. Ведь наш отъезд лишь отсрочил мою "миссию", торжественно возложенную на меня папочкой, но не отменил ее. Так что, думаю, не стоит упоминать, что когда я села в машину, готовую отвезти нас в аэропорт, я была в состоянии крайне раздраженном. А уж когда увидела в ней Карлу, то едва не выскочила вон, послав все к чертям. Я лишь пару дней назад узнала, что кузину уговорила-таки дядюшку взять ее в Нью-Йорк. Причина якобы была в желании там учиться. Но мы-то с ней ясно понимали истинное положение вещей. Она жаждала вернуться к своему драгоценному возлюбленному. И как я не противилась этому решению, меня слушать не стали. Что, кстати, становилось некоторой закономерностью. Мое слово в Семье значило все меньше и меньше. Было ли это к лучшему? У меня не было ответа на этот вопрос. В общем в крайне мрачном расположении духа я прикрываю глаза, готовая к непродолжительной поездке до "воздушных врат" Чикаго. "Вернусь ли я сюда когда-нибудь?". В салоне с нами находится еще какая-то девушка, которую я вижу в первый раз в жизни. Даже не малейшего понятия не имею, кто она вообще такая. Но сейчас мои мысли далеко отсюда, поэтому я просто игнорирую ее присутствие.
  Хорошего настроения мне не добавляет и вынужденная остановка в пути. Авто требуется заправить, да еще и Карле не сидится на месте. Ей, видите ли, захотелось чипсов! Подождать она не могла пару часов!
-Я? Следи за ней? Да что ты говоришь! Мне заниматься больше нечем? С каких пор я превратилась в няньку?? Не так давно я уже вытаскивала ее из страстных объятий Мотизи! И вернула ее домой, подальше от него! И что же сделал ты? Ты, а не я, везешь ее обратно! Я, заметь, была против!! - возмущение так и кипит во мне. Мало того, что я действительно до последнего сопротивлялась возвращению Паолы, хоть меня и не услышали, так еще и воспитанием ее заниматься должна! А еще отец позволил себе давать мне распоряжения в присутствии посторонней девки. Этого мой бунтарский характер перенести просто не мог. Но дальше было только хуже. - Ах, мой лучший вариант, да?? У меня много вариантов, отец! Этот Шелби - лучший вариант для тебя! А я - твой единственный шанс чего-то достичь. Мы практически потеряли Чикаго, и ты это осознаешь не хуже меня! Злость кипела во мне, но я все же была достаточно хорошо воспитана, чтоб не устраивать здесь, в машине, настоящего скандала. Хоть и очень хотелось, ибо нервы в последнее время у меня были на пределе. Я уже взялась за ручку двери, намереваясь выйти подышать воздухом несколько минут, как неожиданно раздавшиеся хлопки заставляют меня замереть. Я слишком давно жила в мире преступности и жестокости, чтоб подсознательно не угадать их источник. Наш телохранитель выскакивает из машины и вскоре возвращается с уже мертвой Карлой на руках. Девка рядом со мной истерично вопит. Я же, как уже говорила, слишком давно живу в мире своей Семьи, чтоб столь резко реагировать на подобное. Нет, я не кричу, не плачу. Я просто тихо теряю сознание. Я видела много крови в своей жизни, видела много смертей. Но Карла, моя совсем юная, нежная кузина, всегда такая радостная и так любящая жизнь. "Нет! Это не может быть правдой! Это лишь страшный сон и сейчас я проснусь!" Но это не сон и мое сознание милосердно покидает меня.
  Прихожу в себя я уже в самолете. Рядом тихо, но все еще слегка истерично, всхлипывает моя спутница.
- Скажи, что это неправда, - умоляю я отца. Но в душе понимаю, что этого не будет.

Наша семья, конечно же, никогда не была образцом морали, понимания или же милосердия. Деньги и власть - вот два кита, на которых держалось наше счастье. И если первого еще хватало, то второе явно ускользало от нас как песок сквозь пальцы. Это понимали все. Но даже в такой ситуации мне было все же больно слышать столько расчета и цинизма в словах отца. Он никогда особо не любил меня, постоянно упрекая и меня и мать, что я - не сын, не наследник. И чем старше все мы становились, тем сильнее ощущалось это недовольство и разочарование. Но только вот в такие моменты редких откровенных разговоров мне открывалась вся глубина отцовского неудовольствия. "Прямым текстом шлюхой не назвал и на том спасибо!" О, как много я могла бы сейчас рассказать папочке о своем "восторге" относительно его планов! Но судьба распорядилась иначе, не дав мне возможности устроить назревающий уже скандал.
  И вот теперь вместо того, чтоб орать на ни во что не ставящего меня отца в небе над Нью-Йорком, я практически лишившись чувств летела в Лос-Анджелес, и на борту у нас находилось еще даже не успевшее остыть тело моей маленькой сестренки, моей Паолы. "Нет!! Не верю! Этого не может быть! Не может!!!" Мне хотелось кричать, биться головой о стену, банально выть от бессилия. Но я все же была истинной дочерью своей семьи. Я итак слишком яркое проявление чувств позволила себе умудрившись потерять сознание. А потому сейчас, несмотря на бурю, бушевавшую в моей душе, я сидела в кресле внешне уже абсолютно спокойная, лишь сжимающая кулаки что было сил. И только тонкая струйка крови, струящаяся по моей руке из проткнутой ногтями ладони могла бы выдать мое истинное состояние.
  - Избавиться от Эстер? Опять убийства? Опять смерть? Тебе не кажется, что их итак более чем достаточно в последнее время? А Карла? В чем была повинна эта невинная девочка? И ты еще смеешь говорить что-то о цене моей жизни?! - у меня едва не началась банальная истерика, но я все же сумела себя сдержать. Попросив принести мне что-нибудь покрепче чая, я мгновенно опрокинула в себя стакан чего-то обжигающего, даже не осознав что это вообще было, и прикрыла глаза, пытаясь выровнять дыхание и ощущая блаженное тепло, разливающееся по венам.
- Что ты вообще намерен теперь делать?

Отец говорил-говорил, рассказывал о своих амбициозных, далеко идущих планах, но я его уже почти не слушала. "И зачем вообще спросила, итак все его намерения едва ли не на лбу у него написаны. Конечно же ему нужна власть и деньги и ничто больше его не волнует. Еще несколько минут назад он держал на руках тело убитой племянницы, но его это ни капельки не трогает. Вот абсолютно! Не прерывая разглагольствований папочки, я "успокоила" нервы еще парочкой стаканов чего-то, так и не удосужившись определить чего именно. Алкоголь и ладно. Выпитая доза позволила мне, наконец, расслабиться и немного поспать. По пробуждении у меня, как того и следовало ожидать, дико болела голова. Недолго думая, я "полечила" ее еще стаканчиком-другим, так что из аэропорта меня практически вынесли. Но столь незначительные неудобства меня практически не волновали. Несколько удивило лишь то, что всегда довольно требовательный папаша на этот раз промолчал и не снизошел до проповеди о неподобающем поведении. "Ну, будем считать, что даже он иногда может быть чутким и понимает насколько мне сейчас тяжело. Это, естественно, даже близко с правдой не лежало. Ему сейчас просто банально не до меня. Переживает за целостность собственной шкуры. Но я вот сделаю вид, что это не так. Ему-то все равно, а мне приятно"

Последующие дни прошли как в тумане. Не помню, чтоб когда-либо раньше столько пила и столько плакала, а потом опять пила и опять плакала. Мне было больно, действительно больно. В моей жизни с самого моего рождения рядом со мной шли боль, страдания, смерть. Но никогда ранее они не касались столь близкого мне человека, никогда ранее моя душа не рвалась на миллионы осколков. В день похорон меня, кажется, даже накачали какими-то сильными успокоительными. Не помню. Знаю лишь, что была рада, когда отец решил наконец, что здесь наши дела закончены, и нас ждет Нью-Йорк. Никогда я не забуду этих нескольких дней в кругу семьи, что стали для меня страшнее мук ада.
  После всего произошедшего у меня не было просто никаких моральных или физических сил противиться желаниям и планам папаши. "Шелби, так Шелби." - пронеслось в моей голове абсолютно безразлично. Мне было все равно, действительно все равно. Что-то сломалось во мне в тот день. И новость о том, что убить хотели меня нисколько меня не взволновала. Разве может хоть что-то волновать человека, у которого больше нет души?

  Самолет шел на посадку. А я не чувствовала ничего. Моя мечущаяся душа искала успокоения и не находила его. Наверное, как никогда раньше, я нуждалась в поддержке и внимании, но не было рядом плеча, на которое я могла бы опереться. Раньше моей опорой всегда являлся дедушка, но в последнее время в связи с его все более усиливающийся  болезнью, мы практически не виделись с ним. А теперь еще и все эти проблемы с разборками в Чикаго. И смерть Карлы. Нет, я совершенно не была уверена, что он вообще перенесет все это. Сегодня мне, как наверное никогда ранее, хотелось чувствовать себя просто слабой женщиной, но любящий папочка конечно же не дал мне такой возможности. Я была одна. Одна в этом самолете, несущим меня сквозь пространство, одна в толпе, наполнявший зал прилета аэропорта. И мне не на кого было опереться в свое боли, и от этого мое одиночество ощущалось еще сильнее, чем прежде.
  Встречать  нас приехал сам Михель, что несколько удивило меня: не слишком ли много чести для нас, потерявших практически все? До тех пор, пока наша семья крепко держала в руках власть над Чикаго, я была действительно удачной партией для дона Шелби. Но теперь? Когда мы были практически на грани краха? Что могло двигать этим столь искушенным в интригах человеком? Почему он был здесь?  Почему помогал?  Хотя... сейчас мне было в принципе все равно. Отец сказал, что я должна ехать с Шелби и я покорно направилась к его машине. Противиться и спорить не было ни сил, ни желания. Да и к чему откладывают неизбежное? Как в тумане, пройдя с Михелем до его автомобиля и опустилась на мягкое кожаное сиденье, а он сел рядом.  Автомобиль тронулся с места, и вот тут то меня накрыло. Вначале из глаз моих скатилось лишь несколько отдельных слезинок, но спустя всего несколько мгновений они текли просто градом. И не было уже ни сил, ни желания сдерживать их.
-Михель, я... - попыталась я сказать хоть что-то, но буквально поперхнулась собственными рыданиями.
Так и не сумев толком ничего ему сказать, я уткнулась в его плечо и продолжала плакать. Так мы  и ехали какое-то время: я, рыдающая на его плече, он, пытающийся хоть как-то меня успокоить. А разыгравшийся за окнами автомобиля дождь вторил моей боли. Что в тот момент двигало мной? Почему я, привыкшая всегда держать лицо на публике, вдруг позволила себе в такое проявление слабости перед чужим фактически человеком?  Было в нем что-то такое, что несмотря ни на что тянуло меня к нему. За то время, что мы провели вместе перед моим вынужденным отъездом в Чикаго, мы все же успели в какой-то мере сблизиться с ним. Нет, я конечно же не любила его и уж точно не хотела, но его надежность, его уверенность в себе было сейчас именно тем, что мне было так необходимо. И потому наверное я сейчас и позволила себе с ним просто Франческой, просто уставшей и напуганной слабой женщиной, потому именно в его объятиях сейчас искала покоя.
Кое-как прийти в себя я сумела лишь уже на подъезде к имению Шелби. И была очень благодарна Михелю, что он, проводив меня до гостевой комнаты, просто оставил меня в покое. До самого вечера меня никто не трогал и лишь когда начала темнеть, в дверь постучали и девушка в форме прислуги сообщила, что ужин будет накрыт через полчаса.  К тому времени, я уже достаточно оправилась и даже сумела найти в себе силы принять душ и переодеться.  И потому лишь еще немного подправить макияж, я вскоре спустилась вниз, где меня, возможно, ждало начало моей новой судьбы.   .